Шельпяков Сергей

Восьмая Мая

— Значит, в одной коробочке… — задумчиво сказала Майка. — Для «серой зоны» это, наверное, то, что надо, а зачем такое дома? Гораздо удобней, когда всё хранится в Сети.
— СИСТЕМЕ это тоже удобней. Давай-ка, я подведу тебя к прутьям клетки... Мы в «серой зоне» и Сети нет. Но ты не переживаешь по этому поводу, ведь достаточно уехать отсюда и всё вернётся. А теперь представь, что не вернётся. Что Сеть недоступна и соцкарта заблокирована. Ты не сможешь связаться ни с одним человеком, не сможешь вызвать такси, нигде не расплатишься, ничего не купишь! А ведь на соцкарте кроме денег вся твоя личность: документы, биометрия, медкарта, страховой полис и прочее. Так вот знай: СИСТЕМА может стереть эти данные за секунду! Представила? Как ощущения?
Воланд говорил о вещах, о которых она прежде не думала и не знала, и о других вещах, о которых она знала и думала иногда, но не углублялась в них настолько, насколько углублялся он. Это было интересно, хоть и казалось слишком надуманным.
— Не представляю, что надо сделать, чтобы твою личность стёрли! — она порылась в памяти, пытаясь вспомнить, слышала ли когда-нибудь о таком, но ответа в голове не нашла. — Я о таких людях никогда не слышала.
— Зато у меня таких знакомых вагон и маленькая тележка, — хмыкнул старик. — Этот же Филя, кстати.
— Но зачем стирать мои данные? — Майка машинально погладила место на руке, где находился вживлённый микрочип соцкарты. — Никакого смысла в этом не вижу. Нет данных, нет и контроля.
— Твои данные останутся в СИСТЕМЕ, аннулируется только твой доступ к ним. Ты превратишься в изгоя, но СИСТЕМА будет видеть тебя по-прежнему, чип в руке никуда не денется… если только не сделать вот так, — Воланд неожиданно наклонился и вытянул руку. В том месте кисти, где обычно вживляется соцкарта, был заметный шрам. — Сам вырезал, уже давно, — сказал он с нескрываемой гордостью.
Воланд откинулся на спинку кресла и несколько секунд с удовольствием наблюдал за ошарашенным лицом Майки, которая в это время пыталась сложить в голове увиденное и услышанное, а потом продолжил:
— Блокировка это крайняя мера, когда остальные способы исчерпаны. Начинается с малого: понизился социальный рейтинг — снизился размер страховки, ещё понизился — упал процент по счёту, потом откажут в кредите, удлинят очередь на услуги, ограничат функционал сервисов… можно долго перечислять, но ты и сама всё знаешь.
— Но это же справедливо, — сказала Майка. — Если нарушаешь правила, будь готов нести ответственность.
— Вот мы и вернулись туда, откуда начали, — Воланд вздохнул. — Что такое справедливость? Царствие Божие на земле? Правосудие? Или что-то внутри тебя?
Он замолчал, и вопрос повис в воздухе. Гарик с преувеличенным вниманием смотрел в окно и покачивал ногой, присев на подоконник. Толик крутил на руке браслет коммуникатора и внимательно разглядывал его, словно видел впервые. У дальней стены негромко шлёпала ногами по беговой дорожке Света, держа темп раза в два медленней, чем тот который практиковала по утрам Майка.
— С раннего детства и всю последующую жизнь СИСТЕМА формирует человека, его границы и принципы. Делает их размытыми, неустойчивыми и податливыми, называя это психологической гибкостью, приспособляемостью и прочими штампами. Она последовательно и планомерно форматирует сознание людей на свой лад. Так морской прибой делает из гранитных валунов округлую гальку, стирая уникальность каждого камня. И потом волны не встречают сопротивления, легко перекатывая любой камешек и все камешки вместе в нужном направлении. Куда волна туда и они: углов-то нет, упереться нечем…
— А причём тут справедливость?