Шельпяков Сергей

Восьмая Мая

Майке это казалось неважным, её больше волновали мысли о жизни в таком месте, о лишениях и ограничениях, которые здесь терпят люди. Она раньше не была знакома ни с кем из обитателей таких мест и считала что в «серых зонах» живут только Выжигатели. Майка попыталась вообразить себя живущей здесь и не смогла. Это выглядело как настоящая катастрофа и крушение всех надежд.
— Мне вас жаль, — сказала она честно. — Сама жизнь здесь выглядит как наказание.
— Твоя жалость неуместна, — жёстко сказал Воланд. — Ты не знаешь, как живут люди в «серой зоне», ты много чего не знаешь. Может быть, это нам стоит тебя пожалеть?
— Но жить здесь, это же, как в тюрьме! Да в тюрьме у людей больше прав, чем у вас! — горячилась Майка. — Нет медицины, страховки, работы, развлечений! Как тут можно жить?!
Воланд поднял руку, как бы успокаивая её пыл и сказал:
— Заплатив каждый свою цену, мы получили нечто бесценное — свободу! Люди борются за право жить здесь, ведут настоящие войны, потому что «серых зон» не хватает. К счастью, есть Выжигатели. Эти ребята считают, что не надо искать место, где будет хорошо, а надо создать такое место и действуют соответственно. Огорчает только их неуживчивость, стремление к конфликтам и паталогическая жестокость. Не жалеют ни своих, ни чужих. Эта «серая зона» стала практически безлюдной после того, как две группировки Выжигателей уничтожили друг друга. С тех пор я успел собрать единомышленников и организовать их для обороны. Мы восстанавливаем засады «глухарей» и отбиваемся от нападок залётных Выжигателей. Мне не нравятся Выжигатели, но их стремление к свободе мне импонирует.
— Это не свобода, это анархия! — сказала Майка.
— Анархия — это переходный период между контролем СИСТЕМЫ и свободой. Его можно преодолеть и жить дальше. Проблема Выжигателей в том, что им нравится анархия. Они живут ярко, но не долго. Пускай так, это их выбор. Однако выбор должен быть у всех, а его нет. Большинство людей не знают о самом существовании выбора. Ты можешь отличить свободу от золотой клетки? Сравниваешь «серую зону» с тюрьмой, но подумай: может быть, в тюрьме живёшь ты? Может быть, тюрьма не вокруг, а внутри тебя? Решётка, которую нельзя увидеть или пощупать…
— Нормально я живу, — буркнула она, но Воланд не обратил внимания.
— Современные люди живут уподобленные винтикам в СИСТЕМЕ, привязанные к ней миллионами сервисов и удобств. Прикованные невидимой цепью на всю жизнь. И радиус такой «свободы» определяет только длина цепи, которую СИСТЕМА удлиняет или укорачивает по своему усмотрению, — Воланд положил электронную сигару на край стола и вздохнул. — Скажи, какого цвета твой социальный рейтинг? Наверняка фиолетовый. Длинная цепь, красивая…
Майка была растеряна. Она никогда не ощущала себя в клетке, ни в золотой, ни в какой другой и слова Воланда вызывали у неё внутренний протест. Верить в то, что живёшь в клетке на цепи, было как-то не по-человечески.
Она неуверенно сказала:
— Если я не чувствую себя в тюрьме, значит то, что вы говорите, не имеет для меня значения.
— Вот! — Воланд поднял вверх указательный палец. — Только свободный ум ощущает тяжесть своих цепей! Известная истина на все времена. Чтобы не знать, что ты в клетке, надо просто не подходить к прутьям. СИСТЕМА с детства приучает людей не замечать эти прутья, отвлекая всевозможными способами. И это работает! Пока голова занята красивой мишурой мысли о свободе в ней не приживаются. Технологии сыграли с человечеством злую шутку — мы посадили в клетку сами себя...
Воланд замолчал, и Майка явственно ощутила на себе сумасшедший взгляд его разноцветных глаз, словно они не прятались за стёкла очков. Толик сидел тихо, как мышка, даже не пытаясь участвовать в беседе. Гарик по-прежнему находился у окна и смотрел то на них, то в окно, прислушиваясь к беседе без особого интереса. Майке подумалось, что он это слышал уже не раз и не два.
Она хотела промолчать, но не сдержалась:
— Извините, но это смахивает на безумие…